Поэзия Руми

Всему, что зрим, прообраз есть,
основа есть вне нас —
она бессмертна, а умрет
лишь то, что видит глаз.

Не жалуйся, что свет погас,
не плачь, что звук затих,
исчезли вовсе не они,
а отраженье их.

А как же мы и наша суть?
Едва лишь в мир придем,
по лестнице метаморфоз,
свершаем наш подъем.

Ты из эфира камнем стал,
ты стал травой потом,
потом животным — тайна тайн,
в чередованье том.

И вот теперь ты человек,
ты знаньем наделен,
твой облик глина приняла.…
О, как не прочен он!

Ты станешь ангелом, пройдя
недолгий путь земной,
и ты сроднишься не с землей,
а с горней вышиной.

О люди всех эпох и мест,
что о себе скажу я вам?
Моя религия – ни крест,
ни Иудейство, ни Ислам.

Я все стихии перерос,
и вышел из-под власти звезд.
Юг, север, запад и восток — не для меня,
не здесь мой храм!

Твердь и вода, огонь и дух –
к их мощным зóвам слух мой глух,
я тотчас все, чего достиг,
за новую ступень отдам!

Не страшен мне горящий ад,
не жажду райских я наград,
я узы крови развязал –
и я не сын тебе, Адам!

Я – вне событий и имен,
я превозмог закон времен.
Я в каждом встречном воплощен –
и не подвластен я годам!

Во множестве предвижу я
одно Единство Бытия.
И слово Истины живой
читаю я не по слогам!

Я жажду в мире одного –
Возлюбленного своего.
Лишь вечно видеть бы Его –
и по Его идти следам!

То любят безмерно,
а то ненавидят меня,
то сердце дарят,
то мое сокрушают, казня.

То властвую я, как
хозяин, над мыслью своей.
То мысль моя держит
в тисках меня, как западня.

То, словно, Иосиф
чарую своей красотой.
То, словно, Иакова
скорби одела броня.

То, словно, Иофф
терпелив я покорен и тих.
То пóлог терпенья
сжигает страстей головня.

То пóлон до края, то
пуст я как полый тростник,
то чувств не сдержать, то
живу, безучастность храня.

То жадно за золотом
брошусь я в самый огонь.
То золото щедро
бросаю в объятья огня.

То страшен лицом я,
уродлив, как ада гонец.
То лик мой сияет,
красою прекрасных дразня.

То вера благая
внушает смирение мне.
То мною владеет
безверье и блуда возня.

То лев я свирепый,
волк алчущий, злая змея.
То общий любимец,
подобье прохладного дня.

То мерзок и дерзок,
несносен и тягостен я.
То голос мой нежен и
радует сердце, звеня.

Вот облик познавших:
они то чисты и светлы,
то грязью позора клеймит
и порока ступня.

Быть может в сто, быть может в
двести раз, твоя рука сильнее глаз.

Но ты рукою схватишь то, что рядом,
Меж тем,как целый мир охватишь взглядом.

И мыслью, что рождается в сердцах,
повергнуть можно сто миров во прах.

И нам бы думать стоило всегда:
мы от кого бежим, бежим куда?

Сокрыться от себя не в нашей воле.
От Бога убежать нельзя тем боле.

Крест испытал я и христиан,
до самых глубин дошел.
Тщетно искал. На кресте Его нет.
Там я Его не нашел.

В храме индусском я побывал.
В пагоде древней искал.
В них я опять не нашел и следа.
Вновь не туда попал.

В плато Герата и Кандагар
вглядывался в упор.
Нет Его здесь ни в долинах рек,
ни на вершинах гор.

Без колебаний путь проложил
к пику мифической Каф.
Там, на вершине видел гнездо
сказочной птицы Анка.

В Мекку добрался, в Каабе искал,
не было там Его.
У Авиценны спросил,
но о Нем философ не знал ничего.

В сердце свое обратил я взор,
тут только понял сам:
места другого нет для Него.
Он был именно там.

Что Кааба для мусульман,
то для тебя душа,
сверши в круг этой Каабы
обход свой не спеша.

Паломничество совершать
нам заповедал Бог,
чтоб душу правде обрекли,
чтоб жили не греша.

Так откажись от серебра,
лишь сердцем обладай,
душа святая и в гробу
пребудет хороша.

Сто раз ты можешь обойти
в круг черной Каабы,
но что же в этом, если ты
бесстрастней полоша.

Превыше неба самого
я сердце возношу,
которое считаешь ты
тростинкой камыша.

Оно велúко, ибо сам
Великий в нем живет,
и оттого-то стук его
ты слушай не дыша.

Прислушайся же к тем стихам,
что вписаны в Коран:
Небес бы я не сотворил,
Когда б не ты, Душа

Бываю правдивым, бываю лжецом.
Все равны.
То светлый араб я, то черен лицом.
Все равны.

Я солнцем бываю, крылатым Семургом
души Царя Сулеймана
волшебным кольцом.
Все равны.

Я буря и прах, я вода и огонь,
я слыву порой благородным,
порой подлецом.
Все равны.

Таджиком ли, тюрком ли –
быть я умею любым.
Порой прозорливым, порою слепцом.
Все равны.

Я день, я неделя, я год.
Рамазан и Байрам. Светильник,
зажженный Всевышним отцом.
Все равны.

Я цвет изменяю,
я сменой желаний пленен.
Лишь миг и за новым иду бубенцом.
Все равны.

Мой месяц над небом, при мне
барабаны и стяг, шатер мой
сравнялся с небесным дворцом.
Все равны.

Я выше людей, див и ангел
родня мне — они одним осияны
нездешним венцом.
Все равны.

У ног моих пери и знатные
родом в пыли — они предо мною,
певцом и жрецом.
Все равны.

Я бога взыскую, мне ведома
сущность вещей, все ночи и дни,
что даны нам творцом.
Все равны.

Так сказано мною, таков
и сияющий Шамс,
То тучами скрыт, то горит багрецом.
Все равны.

Вверху парит невидимая птица,
а по земле несется образ — тень,
земное тело — образ и граница;
лишь тень от тени, что отбросил день.
Тот день был сотворен Его светилом!
Любовью, породившей целый мир!

Спит человечество, во сне забыв про
Солнце и приобняв мирской кумир.
Но и во тьме остался отблеск света!
Ум блещет золотою бахромой,
на покрывале духа — помни это,
во сне метущийся и поглощенный тьмой.